Неожиданно он остановился. Губы прижались к ее устам. И не успела она опомниться, как Ранульф вонзился в нее еще глубже, похитив ее девственность одним выпадом. Он успел поймать ртом ее вопль, но по щекам заскользили жемчужные слезы: очевидно, боль была достаточно велика.

Ранульф поднял голову и прошептал:

– Прости меня, малышка.

Он слизнул прозрачные капли и, немного выждав, стал двигаться. Эльф забыла о боли. Быстрее… быстрее… глубже…

Боль прошла, словно и не существовала. Наслаждение, исступленное, жаркое наслаждение наполнило все ее существо. Эльф выгибалась все сильнее, стараясь целиком принять его в себя, издавая тихие крики.

– Ранульф! Ранульф! О-о-о, Пресвятая Матерь, я не подозревала! Это чудесно, чудесно! О-о-о-о!

Ее тело напряглось, затрепетало и будто взорвалось в вихре изысканных ощущений.

– Нет! Я хочу еще! Еще! – закричала она и лишилась чувств, погрузившись в теплую тьму.

Он застонал, извергаясь в нее. Прошло несколько минут, прежде чем он нехотя отстранился и лег на бок.

Сколько женщин было у него в жизни? Достаточно, чтобы понять: то, что происходит между ним и этой девочкой-женщиной, поистине бесценно и необыкновенно. Как он любит ее! А она, его сладчайшая Элинор, не знает об этом. Это ее первый опыт любви. Что, если ее страсть быстро угаснет? Тогда они превратятся в одну из бесчисленного множества супружеских пар, которых не соединяет ничто, кроме детей и в лучшем случае взаимного уважения. Он не вынесет, если она его отвергнет. Уж лучше ей никогда не узнать, что он подарил ей сердце. Он не хочет услышать, что она любит его из жалости или долга. Только когда она признается в своих чувствах к нему, он ответит тем же.

Ранульф поднялся, заключил в объятия все еще лежавшую без сознания Элинор, погладил по голове и поцеловал в лоб, мельком заметив пятна крови на бедрах и простыне. Она чуть пошевелилась и открыла глаза.

– Тебе уже лучше, малышка? – встревоженно спросил он. Эльф кивнула, нежно коснувшись его лица. Неужели то, что она испытывает, любовь? Или просто сладострастие? Откуда ей знать? Не может же она спросить Ранульфа. Его наверняка смутят ее наивность и глупость. Кроме того, он, конечно, не любит ее, и любые признания лишь смутят его. Они прекрасно ладят, нравятся друг другу, и, если она начнет говорить о любви, Ранульф постарается охладить ее пыл. Лучше промолчать. Он старше и мудрее. Закаленные в битвах рыцари, такие как Ранульф де Гланвиль, не подвержены любовной лихорадке. Нет, она будет молчать и сохранит его уважение и дружбу.

– Ты была очень храброй, – восхищенно прошептал он.

– А ты – добрым. Когда мы сможем сделать это снова, господин? Должна признаться, что наслаждалась почти каждой минутой.

Ранульф улыбнулся, удивленный, но довольный.

– Ах, малышка, мне нужно время, чтобы прийти в себя после такой страсти, но, возможно, еще до рассвета мы сможем снова слиться в одно целое, если захочешь.

– А ты? Ты захочешь? – допытывалась она.

– Да, госпожа моя. Ты прелестна и несравненна. Король сам не знает, какую милость оказал мне, – искренне ответил Ранульф.

– Давай ничего ему не скажем, – игриво предложила Эльф и устремила задумчивый взор на его чресла. – Все, как говорила мистрис Марта. Каждое ее слово оказалось правдивым.

– Кто такая Марта?

– Жена вустерского портного. Пока мы перешивали платья, которые купил для меня епископ, она рассказала о том, что происходит в брачную ночь между мужем и женой и о тайнах мужского тела. Иначе я вообще бы ничего не знала.

– Я счастлив, что у тебя такая опытная наставница, малышка, – рассмеялся Ранульф.

– Но мать-настоятельница ничего мне не сказала, а я не могла полагаться на моих подруг и их сплетни.

Ранульф снова расхохотался и легонько чмокнул жену в губы. Она так восхитительно практична.

– Давай немного отдохнем, малышка, – предложил он, укрывая одеялом ее и себя.

Когда Эльф пробудилась, огонь в очаге почти догорел, а сквозь щели в ставнях пробивался серый утренний свет. Глядя на спящего мужа, она ощутила внезапное желание давать и получать наслаждение.

Эльф откинула одеяло, исподтишка изучая его. Потом провела рукой по его плоскому животу. Осмелев, наклонилась и принялась лизать его. Ранульф тихо застонал и пошевелился. Эльф приподняла голову, уловив едва заметное движение. Его мужская плоть пробуждалась к жизни. Эльф дерзко протянула руку, коснулась толстого отростка и, когда он стал на глазах удлиняться, провела пальцами от головки до корня.

– Бесстыдница, – пробормотал Ранульф и, даже не открывая глаз, приподнял ее и стал медленно насаживать на себя, пока меч полностью не вошел в ножны.

– О да! – выдохнула Эльф. – О да, мой Ранульф! Она крепко сжала его плоть потаенными внутренними мышцами.

– А теперь скачи на мне верхом, малышка, – выдавил он. Краснея за собственную беззастенчивость, Эльф стала двигаться, сначала неспешно, потом все быстрее. Он притянул ее к себе, так что ее груди расплющились о его торс. Его рот нашел ее губы, и он принялся жадно целовать ее. Они схватились в любовном поединке, пока обоих не поглотило наслаждение, такое мучительное, что она бессильно обмякла на нем.

– Ах, Ранульф, это восхитительно! Сердце его, казалось, сейчас разорвется от восторга. Он громко засмеялся:

– Нет, Элинор, это ты необыкновенная. Я обожаю тебя, малышка! На свете нет другой такой женщины, ты самая лучшая в мире, моя милая женушка!

Он крепко обнял ее. Оба вспотели от усилий. Как это изумительно – лежать на нем и чувствовать, как в ней пульсирует его жизненная сила. И он сказал, что обожает ее. Она сумела дать ему блаженство. А он подарил ей экстаз. Теперь, когда она узнала, как на самом деле бывает между супругами, поняла всю меру жертвы, которую должна была принести, став монахиней. Но без Ранульфа она осталась бы слепой на всю жизнь, ничего не понимая в изумительной, пламенной страсти, которую могут делить муж и жена.

Она вдруг заплакала. Ранульф немедленно встревожился и, прижав ее к груди, тихо заговорил:

– Малышка, не плачь. Что с тобой? Я не сделал тебе больно? Говори же, Элинор, ты разбиваешь мне сердце!

– Я… я… я так счастлива! – всхлипнула она.

– Тогда почему ты плачешь?

– Потому что счастлива! Все хорошо, Ранульф! Она припала к нему, и он погладил ее по щеке. Странно, почему она рыдает? Кажется, ей совсем не больно. Может, именно это имели в виду мужчины, утверждая, что им никогда не понять женщин?

Поцеловав жену в макушку, он подумал, что, должно быть, так и есть.

Глава 9

Каменная ограда поднялась на двенадцать футов. Внутри, на четыре фута ниже верхушки, проходил помост в три фута шириной на надежных каменных опорах, где могли стоять часовые, обозревая окрестности. По углам находились лестницы, позволяющие в два счета очутиться на помосте. Ворота тоже заменили: новые дубовые двери, окованные железом, висели на крепких петлях. Мелкий ров, окружающий стены, вычистили, углубили, окопали земляным валом, и вместо насыпного перехода к поместью теперь вел подъемный мост.

– Теперь мы способны выдержать осаду, – заметил Фулк.

– Нет, – покачал головой Ранульф. – Ограда охватывает слишком большое пространство. Ее можно проломить. Не сразу и не так легко, но достаточно большое войско способно ворваться в поместье. Я, разумеется, не имею в виду валлийскую шваль. Нам нужен замок, чтобы сделать Эшлин неприступным, но у нас нет ни влияния, ни богатства, ни разрешения короля на постройку. Но сначала церковь, чтобы госпожа не обвинила меня в том, что я не держу слова.

– Пора бы пахать поля, – тихо напомнил Фулк.

– Крепостные могут работать на нас три дня в неделю. Те же, кто захочет потрудиться на постройке церкви четвертый день, получат плату, когда церковь будет готова, – объявил хозяин Эшлина.

Управитель Джон, шагавший рядом, довольно кивнул:

– Я передам им ваши слова, господин.